Part 1.2

         В 1962 году отец получил наконец-то отдельную квартиру: 28,5 м2, смежные комнаты на 4-х на последнем 4-м этаже. Зимой задувало на чердак снег, потолок протекал и мне приходилось несколько зим выбрасывать обратно на крышу снег сквозь чердачное окно. В остальном же это уже была отдельная квартира. После перестройки, выбросив кладовку, мы получили 3 комнаты. Мне с братом досталась средняя, окно которой выходило на торец соседнего дома. Дом красного кирпича, как и наш, он заслонял всякую перспективу. Но как ни странно это помогло мне научиться цмотреть сквозь предмет используя свои знания и фантазию.
         В пятом классе у нас прибавились не только предметы, но и двое второгодников. Один из них, по прозвищу Саса, всегда жевал на уроках круг колбасы, половину сьедал, а второй половиной игрался, приставляя ее к причинному месту. это его развлекало. Второй был угрюм и высок. Оба откасывались учиться категорически. С появлением обоих в классе воцарился мат. Новый стиль быстро переняли братья-близнецы Капустины. Другие тоже не оцтавали, я был одним из послених.
         Самой утонченной натурой в классе была девочка по имени Люся. Ее внимание пытались попеременно завоевать все. Как-то на сборе металлолома я решил показать себя и поднять в одиночку что-то тяжелое. Кончилось конфузом - от натуги я пукнул (лучший абзац для критика и название уже есть - Как он пукнул в интернет.) .
         Летом, когда я был не в лагере, я обычно сидел на заборах - так было дальше видно. С одного забора было рукой подать до городской тюрьмы, хотя как ни пытался я там разглядеть людей, это мне никогда не удавалось. С другого забора я перелезал на дерево и воровал вишни. Родители частенько получали сообшения: вашего Валерку опять видели на заборе. Однажды перелезая через невысокий чугунный чтакетник я на минуточку присел. Из забытья меня вывела не боль, а что-то липкое, что текло по левому бедру. Оказывается, что я повис на стержне как на шампуре. В другой раз я глубоко расцарапал себе живот. эти следы детства остались у меня на всю жизнь.
         Из-за моей нерешительности и нежелания просить: "дай покататься" и нашей бедности (отец учился на дхевном в Москве) велосипеда у меня не было и научиться ездить я никак не мог, а в лагере велосипеда тоже не было. Позднее, уже в новом доме, я стал медленно копить деньги на карманный приемник, на самый дешевый - "Гауя". Он стоил тогда 21 рубль. Но нереализованное желание передвигаться легко и просто и, главное дальше, чем пешком, давало о себе знать. И вот случай - мальчишка со старого двора, прослышав, что у меня есть приемник, пришел с предложением: подержанный спортивный велосипед против моего приемника. Я сразу - же согласился. Было лищ одно препяцтвие - мне было уже 13 лет и я вообше не мог кататься. Пробовать при свидетелях и со слабой надеждой на то, что окружающие воспримут мои неизбежные падения с пониманием не приходилось. Выход я нашел быстро. К счастью было начало летних каникул. Я вставал ежедневно в 5 утра и учился ездить на пустынных еше городских улицах. Свидетелей кроме любопытных городских воробев не было.
         И теперь, в Мэнхене, велосипед всегда со мной.
         Одним из первых признаков достатка было купленное мамой верблюже одеяло. Оно было дорогой и солидной вещью в доме.
         Как - то в начале лета Вовка Гуреев раздобыл палатку и мы вчетвером решили организовать небольшой поход за город с ночевкой. Место выбрали хорошее: рядом вода, небольшой лесок. Припасы еды: супы - концентраты, крупа и чай были приготовлены заранее. Один из друзей Вовки захватил на мое нещасте свежие яыца. Я все время переживал, чтобы наше одеяло не прожгли ненароком, но случилось следуюшее. Проснувшись теплым солнечным утром раньше всех я стал разжигать костер, чтобы приготовить чай. Стали понемногу вставать и ребята. Я забрался в палатку, чтобы убрать одеяло обратно в рюкзак, но это уже не было одеяло - это было нечто ранее бывшее любимой вещью в доме, а теперь представляло собой уродливый натюрморт из смятого одеяла и глазуньи из 3-х яиц. Ребята дружно засмеялись. Оскорбление было настолько сильным, что я бросился вон из лагеря. Я пробежал километра три и повалился на теплую траву от горя, усталости и голода. Возможно со стороны это выглядит и смешно, но тогда это мне так не казалось.
         Меня искали, но ушли все же без меня. Я пролежал несколько часов разглядывая облака и думая о вечном. это меня немного успокоило. В лагерь я уже больше не возвращался и к вечеру вернулся домой. Бурной реакции со стороны мамы к моему удивлению не было. Но после того Вовка Гуреев не разговаривал со мной два месяца. Потом все постепенно улеглось. И, хотя закадычными друзьями мы уже не были, он все же предложил мне так же как и он поступить в секцию бокса. К этому времени мы уже жили в разных дворах. Занятия в секции мне нравились. Вовка заходил за мной и мы шли дальше через парк у нашего дома болтая о том, о сем.
         Через 2 месяца был мой первый бой. Противник попался на вид неказистый, хотя я тоже был не Геракл. Неказистый, но напористый. К тому же мне с первой же минуты было обидно, что меня бьют. Но поделать я ничего не мог. Мне хотелось поскорее закончить и уыти. Короче я проиграл и больше уже никогда не приходил в секцию. Мой друг охладел ко мне оконшательно. Ему вероятно не были понятны мотивы случившегося, вероятно он решил, что в первом случае я повел себя не как мужчина, а во втором просто струсил.
         Сейчас мой бывший друг Вовка Гуреев живет там же в Белгороде, у него трое детей. Что он думает обо всем этом, да и вспоминает - ли вообше?

         Моя первая школа стояла на улице имени Сталина, которая затем была переименована в Коммунистишескую. это была восьмилетка. В конце 7 класса меня автоматом среди других приняли в комсомол и сразу же избрали секретарем комсомольской организации школы как надежного обшественника: я посещал школьный хор и другие мероприятия, был екскурсоводом в школьном музее Ленина.
         В сентябре 1964 мы всей школой выехали на природу проводить физкультурный праздник. В середине дня, в разгар соревнований, вдруг появились военные. Выяснилось следуюшее: кто - то взломал замок склада боеприпасов и стащил какое - то количество боевых детонаторов (опять война?). Двое сознались, один при этом с детонаторами в штанах беспечно играл в футбол. Офицер собрал все, что нашел и показал как взрывается один детонатор - образовалась ямка величиной с дыню. Можно было только представить весь ужас, когда в штанах Юры нашли полтора десятка этих блестящих трубочек.
         Ето было первое персональное дело, которое мне довелось вести в новой должности. По моей инициативе и решению собрания Юра был исключен из комсомола, но райком решения не утвердил и он отделался строгим выговором. Так - ли легко отделался караульный, который покинул свой пост, я не знаю.
         Наш завуч и учитель математики Тамара Ивановна опекала меня особенно. Как-то в начале осени 1964 я был дома один, когда зазвонил телефон. Я знал наверное, что это опять она с очередным поручением по комсомольской части. Я решил не подходить, но телефон звонил не переставая снова и снова. Я упорно не снимал трубку. Так продолжалось часа 2 или 3. Я был рад, что мне удалось выдержать осаду. В результате же оказалось, что в наш город и только на один день приезжали преподаватели из школы математики при МГУ искать таланты в провинции. Матеметика тогда была моим любимым предметом и легко мне давалась. Но, видно не судьба, свой первый шанс круто изменить свою жизнь я упустил.
         Вскоре после этого случая я посмотрел ГДРовский филм из другой жизни "Лисы Аляски". В нем два пилота патрульной машины стерегли просторы ихней земли, одного из них звали Джим Лесли. Он мне понравился сразу и я решил перенять его имя как кличку для себя, я даже выцарапал на задней крышке своих часов Джим. это было моей тайной.
         Когда я пишу эти строки моя жена говорит, что описание моей жизни - лучшая терапия для меня. Возможно она права. А может быть это материал для психотерапевта - последователя Фрейда? Тоже возможно.
         На выпускной вечер я сфотографировался на память с Вовкой Гуреевым, потом мы купили бутылку портвейна и распили ее вдвоем в школьном саду мужественно, но без гусарства. Дальнейшее по понятным причинам я не помню.