Я попал на курс в больницу Белинсон. В Израиле у каждой больницы есть свое имя, как правило, связанное с каким-то человеком - или ее основателем, или известным в прошлом врачом, или меценатом, пожертвовавшим много денег на ее строительство. Даже отдельные здания на территории больниц носят чьи-то имена. Например, впоследствии я работал в больнице под названием "Асаф Ха - Рофэ ", что в переводе звучит как - "Доктор Асаф ". Здание, где я работал, называлась - корпус Ализы Бегин, а корпус приемного покоя гордо именовался "Здание Лифлянда ". Этот самый Лифлянд был богатый выходец из Южной Африки, дедушка лет 80 - и с тяжелым английским акцентом, слегка синильный и нудный. Он в свое время заработал кучу денег на каких-то биржевых махинациях, и часть пожертвовал на строительство приемного покоя. Старичок частенько лежал в нашем отделении, по 10 раз на день сообщал всем окружающим, что именно он - тот самый Лифлянд, который подарил нам всем приемник. Измотанные и задерганные медсестры сквозь зубы ругались: - "Лучше бы он этого приемника нам вообще не дарил, а то сегодня оттуда уже прислали нам 14 новых больных, а теперь по дороге еще 15 - й ". Каждый раз при его появлении начинались звонки от главного врача с требованием не подкачать и обеспечить, поскольку нужно делать ремонт в больнице - а денег нет. Зав. отделением ежедневно лично осматривал высокого пациента, а врачи подначивали заведующего: - " Может, попросите у него денег на телевизор для отделения? ". В общем начинался танец "Дэнги давай, давай дэнги!!! "
        Вернемся к нашим баранам.
        Наш курс при больнице Бейлинсон был первым курсом в истории больницы, предназначенным для подготовки врачей - олимов к экзамену на медицинскую лицензию. До этого подобные курсы существовали в 3 - 4 больницах по стране, но когда в 90 - 91 году вдруг приехала куча врачей - репатриантов, этих курсов оказалось недостаточно, чтобы принять всех. Срочно были открыты дополнительные, и один из них - в больнице Белинсон. Руководителем курса назначили профессора Гарти - заведующего одного из шести терапевтических отделений больницы. Это очень амбициозный, суровый и грозный профессор, прекрасный диагност с энциклопедическими знаниями. Про него рассказывали, что все врачи - резиденты, проходящие специализацию в его отделении, воют волками - так он их давит и гоняет. Но зато уж тот, кто выдержал у него весь срок резидентуры, выходит из отделения прекрасным специалистом.
        Еще на первом собрании курса он, выступая перед нами, заявил - "Мой курс должен быть лучшим в стране по проценту получения врачебной лицензии. Поэтому если я увижу, что кто - то из вас экзамен сдать не сможет - я отчислю его задолго до экзамена. Если кто-то чувствует, что не сдаст - лучше уходите сразу, не тратьте зря время ".
        Несколько человек действительно ушли, один на курсы рентгентехников, другой на курсы парамедиков, несколько пожилых женщин просто бросили и начали работать на какой-то фабрике.
        Те, кто остались, почувствовали на себе тяжелую лапу профессора с первых же дней. Учеба была ежедневно 5 раз в неделю, все лекции на иврите, занятия проходили часов до четырех дня. Еженедельно проводились экзамены по изученным разделам, несдача нескольких экзаменов приводила к отчислению - по крайней мере, Гарти постоянно нас этим стращал. Правда сейчас я не припомню, чтобы кого-то из - за этого действительно выгнали. Лекции были, как правило, на высоком уровне. Народ на курсе собрался с неодинаковым знанием иврита. Поначалу было сложно понимать терминологию, после каждого непонятного слова все начинали друг друга переспрашивать - а что сказал лектор, как это перевести. Постепенно подобные проблемы уменьшались, и к концу мы понимали лекции вполне сносно.
        Среди лекторов было несколько выходцев из СССР, но Гарти запрещал им читать лекции на русском - и правильно делал, как я сейчас понимаю, поскольку обучение профессиональному ивриту было одной из целей курса. Одна из преподавателей, известная в Москве специалист по детской кардиохирургии, приехала из Москвы в Израиль за пару лет до нас. Она успешно прошла все этапы профессиональной адаптации, получила звание старшего врача - специалиста и работала в больнице Бейлинсон в кардиоцентре. Когда она читала нам лекции, то кого-то из слушателей ставили "на шухер ", она начинала на русском, но при приближении кого -нибудь из команды Гарти тут же переходила на иврит.
        Круг тем охватывал практически все медицинские специальности. Мы слушали лекции по терапии, хирургии, психиатрии, гинекологии, ортопедии и многому другому. Люди, кончившие институты по 10 - 15 лет назад, как будто вернулись в студенческие времена. Мало того что за это время наука продвинулась вперед, сама медицина нам преподавалась иная. Понятно, что предметы типа анатомии и физиологии едины повсюду, но в подходах к клиническим дисциплинам есть огромное отличие от советской медицинской школы. В СССР медицина ориентирована на европейскую модель, а в Израиле все скопировано с американской. Между этими школами есть очень большое различие, в подходах к больному, в самих основных принципах лечения. Если в европейской медицине стараются видеть в пациенте, прежде всего, личность, а уже затем больного, то американская занимается починкой больных организмов, почти без учета того обстоятельства, что организм принадлежит живому человеку. Если в европейской медицине судят об эффективности тех или иных подходов с учетом клинического опыта многих поколений врачей, то в американской во главу угла поставлена статистика, цифры. Например, существует так называемое симптоматическое лечение - когда препарат не вылечивает болезнь, а просто облегчает тот или иной симптом болезни. В Европе существует большой спектр таких препаратов, например, желчегонные при холецистите. В Штатах проводят широкомасштабное исследование, и если статистические данные не показывают, что данный препарат существенно влияет на исход болезни, ее продолжительность, частоту осложнений и т. д. - он в медицине не используется. А то, что он облегчает страдания больного - в расчет не очень принимается. То, что нельзя посчитать, взвесить и проверить статистически - не воспринимается всерьез. Например, до последнего времени иглоукалывание почти не использовалось в конвенциональной американской медицине, считалось чуть ли не шарлатанством, лишь в последнее время нехотя сквозь зубы признается его частичная эффективность при некоторых состояниях. Тогда как в Европе этот метод лечения органично вошел в клиническую практику, им занимаются только дипломированные врачи.
        В сфере диагностики схема также выглядит по иному. В России было принято очень тщательно собирать анамнез - расспрос больного, и уже после этого назначать лабораторное и инструментальное обследование, "стрелять в яблочко ". В Штатах принято "стрелять по площадям " - если данный симптом встречается при нескольких состояниях, назначают анализы для проверки всех их, чтобы перекрыть все возможности. Анамнез собирается очень поверхностно, с больным вообще не очень- то разговаривают. В общем и целом - европейская медицина больше искусство, а американская - больше индустрия. Все что эффективно, ускоряет и удешевляет лечение - поддерживается, все прочее без сомнений отбрасывается, зачастую вместе с полезными вещами, которые трудно оценить с помощью статистики. Иногда это происходит в ущерб больным, однако следует сказать, что при всей бездушности американской медицины она все же весьма эффективна, как любая современная индустрия. Кроме того, в советской медицине был очень велик разрыв между профессиональным уровнем хороших и плохих врачей. Были настоящие асы, художники своего дела, и были люди, которым нельзя доверить лечить даже морскую свинку. В израильской медицине различия между уровнями врачей сглажены, плохие профессионалы не выживают - система их отбрасывает. Т. е. подавляющее большинство - на среднем уровне, но зато этот уровень довольно высок. Это тоже объясняет большую результативность американского подхода к медицине.
        По мере прохождения курса мы писали экзамены по каждому из его разделов. Интересно, что худшие оценки всегда получали те, кто именно в данной области медицины и работал. Например, бывшие психиатры лучше проходили тесты по терапии, чем терапевты, бывшие педиатры заваливались по педиатрии, и успешно проходили гинекологию, в отличие от гинекологов, которые, естественно, на гинекологии и валились, без проблем сдавая педиатрию и терапию. Это еще раз доказывает, что различие в подходах очень велико, и часто входит в противоречие со всем твоим прежнем опытом.
        Так или иначе, курс продолжался. Я решил, что неплохо бы немножко подзаработать, и начал работать по ночам на киббуцной фабрике - пекарне. Моя работа заключалась в снятии с конвейера горячих буханок хлеба и упаковка их в коробки. Коллектив состоял наполовину из арабов соседней деревни, наполовину из "русских " олимов - в основном бывших инженеров. Начальствовал над нами некто Хаим - пожилой иракский еврей, всю жизнь проработавший на этой фабрике, и доросший до бригадира. Работа начиналась в 19 вечера, продолжалась до утра. Обычно Хаим приходил на работу чернее тучи, начинал с придирок и ругани, затем несколько раз наведывался к себе в подсобку. С каждым визитом он становился все милее и неустойчивее при ходьбе. К середине ночи он уже лез обниматься, а затем до утра пропадал в каком -нибудь углу, где его можно было обнаружить по храпу и запаху перегара. Так что Израиль - это страна больших возможностей для всех, и даже для алкоголиков. Впрочем, за все годы жизни в Израиле больше алкоголиков я, пожалуй, и не встречал.
        Работа была очень тяжелой. Мы одевали перчатки, так как булки жгли руки, а острые корки резали как ножом. На конвейере работало одновременно 4 человека - трое на упаковке, один отдыхает. Каждые 15 минут происходила перемена - последний шел отдыхать, а отдохнувший становился первым. В 6 утра смена кончалась, мы разбредались по домам. С арабами особых разговоров не было, отношения были безразличные. Да и вообще особенно разговаривать на работе было некогда.
        Хаима очень веселило, что у него под начальством работают врачи и инженеры, он считал своим долгом объяснить нам, что он думает о нашем профессиональном уровне, и вообще о "русских " олимах. Впрочем, человек он был не злой, и нашу неловкость и неумение при работе на конвейере нам охотно прощал, говоря - "Ничего, через пару лет научитесь, а потом и в бригадиры выйдете ". Эти сияющие перспективы нас не вдохновляли, постепенно инженера находили работы по специальностям и уходили с фабрики.
        Я, поработав пару месяцев, тоже бросил это дело, поскольку решил, что хватит дурака валять - экзамен приближается. Тем временем люди на курсе начинали разбиваться на группки, и после учебы шли к кому -нибудь прорабатывать вопросы тестов. Экзамен проводится по американской системе - дается вопрос и 5 вариантов ответа - нужно выбрать правильный. На экзамене дается около 200 вопросов, примерно минута для ответа на каждый, поэтому при подготовке нужно прорабатывать тысячи вопросов, чтобы добиться автоматизма. В небольшой группке это делать легче и удобнее, чем по одиночке. Обычно лекции кончались около четырех часов, затем автобусами мы добирались до "штаб - квартиры " - дома, где сегодня было можно посидеть позаниматься. Сбрасывались на какую -нибудь еду, затем перекусывали и сидели над вопросами часов до шести вечера. Затем расходились по домам, дома передыхали, а потом снова садились учиться уже самостоятельно часов до десяти.
        По предыдущим годам процент прохождения экзамена был около 40 %, это навевало грусть и тяжелые мысли - что делать, если не сдашь, обидно что пропадут такие усилия. А если и сдашь - где найти работу - слухи от ранее приехавших врачей, уже получивших лицензию, доходили самые безрадостные. Говорили что работы нет вообще, в лучшем случае могут взять добровольцем - без зарплаты, лишь бы начать набирать местный опыт. К тому же лицензия выдавалась временная, ее меняли на постоянную только тем, кто отработал в местном медицинском учреждении не меньше года и получил хорошую характеристику от зав. отделением. С другой стороны, во многие места брали только с постоянной лицензией и местным опытом работы - получался замкнутый круг.
        Знакомые врачи - израильтяне утешали ,что как -нибудь все утрясется, да и мы без особых оснований надеялись на лучшее, продолжая зубрить. Поскольку я жил в кибуце, добираться туда из больницы Бейлинсон приходилось на двух автобусах. Автобусы заходят в кибуц только 5 раз в день, и если пропустил очередной - то нужно было ехать до ближайшего городка, а оттуда идти пешком еще пол - часа до самого кибуца. В результате терялось довольно много времени на дорогу. Осознав это, я купил у одного знакомого подержанный автомобиль - "Пежо 104 " 1979 года выпуска, и начал на нем ездить. Опыта вождения у меня не было, права я получил за 3 месяца до отъезда, и решил что все положенные новичку аварии я лучше проделаю на старой машине, а когда научусь - куплю новую на положенную новым репатриантам льготу. Машина была старой и довольно дешевой. Впоследствии я понял, почему цена была невелика. На этом транспортном средстве я прошел большую и разнообразную школу автомеханики, научился разбирать любые узлы, а часть из них даже собирать обратно. На ремонты я потратил столько, что можно было купить еще одну такую же машину - но любая учеба стоит дорого. Но, тем не менее, время машина мне экономила. И каким-то образом почти всегда она была на ходу. Некоторое время я даже ездил с неработающим генератором, ежедневно по вечерам ставя аккумулятор на зарядку. Вершиной моей ремонтной деятельности было починка забарахлившего стартера. Извлечение и разборка в принципе неразборного стартера осложнялась тем, что машина была французская, двигатель сильно запутанный. Чтобы добраться до самого стартера, нужно было разобрать чуть ли не пол - мотора. От времени контакты сработались, вся внутренность стартера была покрыта медной пылью и замыкала. После ремонта он у меня проработал безотказно еще около года, до последней из двух аварий, после которой это чудо технической мысли было списано на свалку истории.
        Обычно после лекции в машину набивалась вся наша небольшая группка, и мы ехали проходить вопросы. За время учебы мы сильно сдружились, и дружим до сих пор, хотя с тех пор прошло уже больше 5 лет. Курс продолжался пол - года, в конце его мы писали внутренний экзамен. Проходной балл был 70%, набравшие такую оценку получали 10 дополнительных очков на основном экзамене. Основной экзамен можно было сдавать по выбору на нескольких языках - иврите, английском, русском, итальянском, румынском и вроде бы немецком. Кроме олимов из разных стран тот же экзамен обязаны сдать врачи - израильтяне, учившиеся за границей. Особенно многие учились в Италии - медицинское обучение там неплохое, но намного дешевле, чем в Израиле. Среди учившихся там врачей было много израильских арабов, которые сдавали экзамен вместе с нами.
        Последние 3 недели перед экзаменом занятий не было, все сидели и с утра до ночи занимались, подрубали хвосты по теории, прогоняли тесты по 100 - 150 вопросов в день. Дата экзамена пришлась точно на мой день рождения - 14 июля. Хорош подарочек, нечего сказать.
        Сам экзамен всегда проходит в большом выставочном комплексе в Тель Авиве. Мы приехали туда с утра и ужаснулись количеству претендентов - там было около двух тысяч врачей. Было очевидно, что такую массу переварить израильское здравоохранение не сможет - значит постараются завалить как можно больше на экзамене.
        Я не очень хорошо помню, как проходил сам экзамен - напряжение было столь велико, что кроме белых листов с вопросами и бланка с ответами я ни на что не обращал внимания. Даже в туалет во время экзамена не пускали. Экзамен шел 4 часа, с одним перерывом, вопросы были сформулированы не всегда ясно, качество перевода с иврита на русский было не на высоте. Часто нужно было не только знать материал по теме вопроса, а еще и догадаться, что собственно от тебя хотят ,и где подвох.
        После экзамена все выходили зеленые, качаясь от усталости, ощущение было - как будто тебя искупали в цистерне с помоями, как будто вопросы специально составлялись, чтобы поиздеваться над нами. На самом деле это конечно не так, это обычный и достаточно корректный экзамен по американской системе, но первое ощущение было именно такое.
        Выйдя из зала, я совершенно не представлял, прошел ли я экзамен или с треском провалился. Я не удивился бы любому результату, да и сил удивляться уже не было - выложился полностью.
        Дождавшись всех друзей, я предложил поехать сразу после экзамена в наш кибуц. Там мы пошли в бассейн и сидели там часа три - постепенно приходя в себя. Наши впечатления от экзамена совпали - всем захотелось пойти и отмыться.
        Результаты получают по почте примерно через месяц, но этот месяц был не самый приятный в жизни. Если прошел - нужно искать работу где -нибудь в больнице, если нет - думать, что делать дальше - пробовать еще раз или думать о переквалификации. И в том и в другом случае пока что нужно на что-то жить - значит надо еще найти какую-то работу, что тоже не так-то легко.
        После нескольких дней отдыха я по большому блату устроился на бензозаправочную станцию - заливать бензин в машины.
        Продолжение - в следующем номере

ТОВИЙ БАЕВСКИЙ (tovy@synnegoria.com)