ВАЛЕРИЙ СУСИ 
 ЖИЗНЬ И МЕТАМОРФОЗЫ ГОСПОДИНА N
  (потенциальному эмигранту на заметку)          

         Когда-то, не так давно, впрочем, господина N называли запросто - товарищ, и жил он в стране, щедро раскинувшейся на одной шестой части суши. Школа, институт, должность инженера в проектном институте и, соответственно, занимаемой должности - оклад. Тот самый оклад, который породил бессмертный афоризм: "Государство делает вид, что нам платит; а мы делаем вид, что - работаем".
         Между тем, действительно, не вкалывая "до седьмого пота", господин N к тридцати годам обзавелся семьей и трехкомнатной "хрущевкой". Именно, там, в этой самой "хрущевке", на кухне, конечно, он в компании других "молодых представителей технической интеллигенции" очень любил засиживаться до поздней ночи и горячо обсуждать горькую долю советского народа и безвыходное положение советского инженера, обреченного прозябать на нищенскую зарплату. Тогда еще - товарищ, N жадно прикладывал ухо к урчащему животу, похожего на ишака, радиоприемника на четырех тонких ножках и вслушивался, в ночи, в треск глушилок, пытаясь, хоть что-нибудь выловить из того, о чем неутомимо сообщали "вражьи голоса". Где-то далеко, в нереальном и недоступном мире, сидели люди перед микрофонами и рассказывали о чудесной, почти сказочной, жизни. Свободный западный мир!
         Товарищ N подходил на второй день к коллеге, к единомышленнику, разумеется, и загробным голосом нашептывал: "Безработный в Англии получает пособие больше, чем наша зарплата. Проблема в том, как стимулировать безработного пойти работать. А на фига ему работать, если государство платит такие деньги?"
         Иногда, к товарищу N бесшумно приближался товарищ Y и неслышно произносил: "Любой безработный на Западе имеет машину. Без проблем! А у нас?" Но не думай, читатель, что техническая молодежь была настолько меркантильна, и что ее помыслы были устремлены исключительно в область материального. Ничего подобного! Образ свободы, несколько абстрактный, смахивающий на живопись Сальвадора Дали, неотступно преследовал беспокойные умы.
Тем не менее, зависть вызывали фарцовщики, кладовщики, завмаги и валютные проститутки, несмотря на то, что по статистике их, проституток, не было. Их не было, а зависть была. Зависть к их способности жить почти на Западе в стране, отгороженной от этого самого Запада так, что можно было подумать, что там свирепствует чума, холера и малярия одновременно.
         Товарищ N воровать не умел (а если бы и научился, то что, скажите, можно украсть в проектном институте?), взяток ему никто не давал, а карьера валютной проститутки ему просто не светила изначально. Поэтому он осторожно, бочком, подбирался в магазине к прилавку и наметанным глазом высматривал продукт, стоимость которого не могла потрясти содержимое его жалкого кошелечка. Вложив в каждую руку по капроновой сетке (картошка, крупа, молоко), инженер топал к дому, искоса поглядывая на дородного соседа, небрежно бренчащего ключами от шестой модели "Жигулей". "Ворюга", - думал товарищ N и предпочитал не здороваться.
         КГБ личностью инженера, способного сболтнуть лишнее в кухонном интерьере, не интересовалось. В то время "работали все кухни Советского Союза".
         Суетливые дни накладывались один на другой, образуя однообразную бесцветную цепь, которая и есть - жизнь. Товарищ N "тянул свою лямку" и не задумывался о том, что в его жилах течет финская кровь. Какая, вообще-то, разница?
         Оказалось, что - огромная!
         Сначала свалили Берлинскую стену. Потом разнесли "в пух и прах" тоталитарное государство, и на его месте построили нечто, что ужаснуло самих "строителей". Народ (из тех, кто мог) бросился врассыпную, по всему миру. Тут уже Западу стало не до шуток! Не до дискуссий о свободном пересечении границ и праве индивидуума жить там, где ему милей. Защитники свободного мира стали с грустью посматривать на то место, где некогда возвышалась злополучная Берлинская стена. И скоро, очень скоро, очаровательные "изобретатели" принялись выстраивать новую стену. Стену-невидимку! Но не уступающую по своей прочности той, которую разрушили в 1989 году, а по масштабу, далеко превосходящую Великую Китайскую. Вместо кирпичей в ход пошли регламентированные "до косточки" визы, приглашения, справки о материальном положении, медицинские и прочее, прочее. Все, впрочем, благопристойно и мотивированно. Но шанс перебраться на Запад сузился до счастливого случая выиграть грин-карту по лотерее.
         Вот, тогда-то, до господина N дошло, что он свой счастливый лотерейный билет вытащил еще при рождении. Просто ясно это стало только теперь.
         На историческую Родину семья прибыла в полном составе. Свершилось! Господин N на Западе! На восхитительном, волнующем, заманчивом Западе! Вот она - пленительная свобода!
         На первых порах выделили вполне приличное общежитие, назначили, предусмотренное для репатриантов, пособие (значительно превышающее прежний заработок инженера) и потекла новая необычная жизнь. Господин N остервенело налетел на учебники по финскому языку. Через год семья получила трехкомнатную квартиру, а в магазине можно было объясниться с продавцом. Еще через год обзавелись скромной мебелью, телевизором и спутниковой антенной для приема русской программы. Стало возможным объясниться с социальным инспектором. Господин N за это время научился быть осмотрительней и не спешил признаваться всем в подряд, что он - финн. К тому времени, он "усек", что не все финны придерживаются такого же мнения, а родной язык указывает на национальную принадлежность больше, чем ему это казалось раньше. Подтверждения тому следовали со всех сторон. Одного "прокинули", не взяли на работу, другого, третьего. Финское происхождение вкупе с приблизительным знанием финского языка производило одинаковый эффект на работодателей.
         Господин N со странным чувством смотрел на соседку, хрупкую и миловидную (ей бы секретаршей быть) и не мог взять в толк ее печальную радость, когда той удалось устроиться на фабрику и привыкать к работе в три смены на безостановочном конвейере. Кое-кто припрятывал диплом в "дальний ящик" и пытался найти свое счастье в качестве уборщика. Были и "отмеченные фортуной", но в их "везении" невооруженным глазом проглядывались молодость и, дефицитная для страны, специальность. Качества, увы, не имеющие отношения к господину N.
         Через три года сорокасемилетний герой нашего повествования пришел к выводу, что работу ему уже не найти. Вокруг было полно юных и честолюбивых претендентов. Нельзя сказать, что преждевременный уход из активной жизни, обрадовал господина N. Он явно не ощущал радости пенсионера.
         Размер пособия безработного, внушительный для слаборазвитых стран, оказался довольно скромной суммой для "дорогой" Финляндии. (Имеет значение не количество купюр, а то, что ты можешь купить на эти деньги). Пособие господина N составляло ровно столько, сколько финн среднего достатка тратит на телефонные разговоры и сигареты. Пиво в эту сумму уже не входит.
         Ежедневно, в 12 выстраивается молчаливая очередь к окошку, через которое, так же, молча, работники Армии спасения выдают "бесплатный" хлеб и что-то еще. Господин N не знал подробностей, так как был не в состоянии перебороть неловкость и приблизиться к этой очереди. Рассказывают, что знакомые там не здороваются друг с другом. Делают вид, что не замечают…
         Слава богу, не сбился "прицел" наметанного глаза и, как в былые времена, он придирчиво высматривал в магазине товар, не утратив способности к строжайшей экономии.
         Вложив в каждую руку по полиэтиленовому мешку (картошка, крупа, молоко и апельсиновый сок), бывший инженер топал к дому, искоса поглядывая на невзрачного соседа, небрежно бренчащего ключами от "Вольво". "Видать, ты не безработный!" - завидовал господин N и предпочитал первым поздороваться.
         Суетливые дни накладывались один на другой, образуя однообразную бесцветную цепь, которая и есть - жизнь. Товарищ N "тянул свою лямку" и не задумывался о том, что в его жилах течет финская кровь. Какая, вообще-то, разница?
         В рестораны, бары и кафе господин N, естественно, не заглядывал, но, иногда, позволял себе расслабиться и посидеть в какой-нибудь забегаловке за чашечкой кофе. Именно, в такую минуту у него, как-то, возник сам собой, ниоткуда, до невозможности нелепый вопрос.
         "Так что же я хотел сделать, когда мечтал об обретении вожделенной свободы? Сказать громко, всем, то, о чем говорил только на кухне? И это все?" - господин N растерянно задумался, но решительно ничего, ни-че-го-шень-ки, не мог добавить к обнаруженному открытию.
         "Вот я живу в стране с самой настоящей, западного образца, свободой. И что? Опоздал на несколько дней к инспектору на биржу труда, ну, скажем, взял да забыл, значит, немедленно последует наказание - уменьшат размер пособия. Решил на недельку выехать из страны, так сначала, опять-таки, не забудь зайти на биржу и доложиться, а за ту неделю, что находился за пределами страны, вычтут из пособия (исключение - одна неделя в году). А как вычтут из той суммы, что равна "телефонному счету вкупе с сигаретами", так потом десять раз подумаешь, прежде чем решишь в следующий раз съездить в родные места. Ходишь, как будто, цепью не звенишь, а присмотришься, так очень, оказывается, похож на Шарика (дачный сторож друзей с его десятиметровой свободой)".
         К чести господина N, он, обо всем этом, думал без злости. Благодарности к стране, которая его приютила, было, несомненно, больше. "И правда? Чего разъежать без толку? Лишний раз могилу матери беспокоить да с друзьями детства лясы точить? Зачем? Пожалуй, правы в этом финские власти и справедливы". Он размышлял о свободе, и ему становилось все ясней, что свобода - это то, что остается за вычетом исполнения законов, правил, инструкций и распорядка проживания в доме. Если кто-то думает, что на необитаемом острове - неограниченная свобода, он жестоко ошибается. Необитаемый остров - тюрьма, ограниченная размерами острова. "Один волосок на голове - это мало; один волосок в супе - это много" - вспомнилось из анекдота о "теории относительности".
         И, все-таки, господин N вынужден был признать, что бюрократический "пресс" давит и подавляет. Если советская бюрократия "пустила по ветру" небезызвестную фирму Остапа Бендера "Рога и копыта", то финская, сумела в короткий срок довести господина N до той стадии дисциплинированности, когда ее легко перепутать с элементарным страхом. Страхом опоздать, перепутать, не понять, ошибиться, попасть в "черный список". При этом финский чиновник всегда вежлив и корректен. Но свой долг выполняет неукоснительно. Закон есть закон!
         "Если бы у меня была работа!" - вздохнул господин N. Свобода безработного - это и есть необитаемый остров, крохотный островок, размером, аккурат, со след ребенка на песке.
Российский канал телевидения транслировал встречу в Останкино с блистательным Михаилом Казаковым. "Израиль великолепная страна. Мне там все нравится. Я там сам себе не нравлюсь!"
         Господин N подошел к зеркалу и посмотрел на, не очень знакомое, лицо. "А я нравлюсь сам себе?" - задал он риторический вопрос.
Странный, однако, этот тип, господин N. Вы не находите? Приехал добровольно, квартиру дали, пособие получает. Ну, что ему еше надо? Не так, ли?
         Да, еще какого то Сальвадора Дали приплел! К чему бы это?

Валерий Суси: e-mail: susi.valeri@kolumbus.fi
Приглашаю посетить мою домашнюю страничку , внешний вид которой недвусмысленно указывает на однобокость развития автора в гуманитарную сторону. К счастью, содержание указывает на то же самое.
         В качестве анонса - 1 октября я выставляю на страничке роман "Привет с того света". Был бы рад отзывам!