ЕЛЕНА БАРХИНА 
 О СЕБЕ                                 

По Москве в июне

         Вот он, город детства, нежно любимый, но уже немного пережитый, потихоньку забываемый, как детская комната с синими птицами на обоях, как вид из окна на четыре из пяти кремлевских звезд, как двор с гигантами-тополями, с которых летел пух как раз в июне, и по квартире всегда катались легкие пуховые шары... Такой невероятно красивой Москва бывает только в июне, когда бульвары еще свеженькие, утренние дымки - розовые, маковки церквей вымыты и начищены. Кто давно не был здесь, удивился бы, как можно старый город подкрасить и принарядить. Хоть и разбавлена красота огромными замусоренными стройками. Но слава Богу, что не разрушениями. Хотя вот - исчез мой любимый домик - особняк Сухово-Кобылина, где, по легенде, он "зарезал француженку", прямо под моими окнами; в последние годы здесь был наркологический диспансер, и по двору, в ожидании приема у врача, всегда прогуливались трезвые, как стекло, и немного испуганные алкоголики, за руку с женами или матерями. Спрашиваю, где столетняя липа, чье дупло пугало нас, детей, во дворе. Говорят, прошлым летом ураган повалил. Жалко.
         Самое важное для меня, что Москва, наконец, стала избавляться от рухляди, пустырей, каких-то руин, ветхих заборов, которые ничего не "окружали", начатых и брошенных строек. Сейчас турки и молдаване носятся по строительным лесам даже в воскресенье, подъемные краны что-то переносят даже в темноте. Город как будто спешит-спешит омолодиться. Говорят, такой в Москве мэр Лужков - всех поставил на уши. Сменил отопление в половине московских домов, все подъезды велел оборудовать домофонами, и теперь подростки не нюхают клей на чужих лестницах, а бродяги не укладываются там спать. Чудеса.
         Случилось навещать друга, попавшего в больницу. В больничном парке на сочной травке резвились собаки, все братья-сестры. Такие живописные, ласково покусывали друг друга, катались-кувыркались... Территория похожа на Ричмонд парк, только вместо оленей - дворняги. И вороны скакали рядом, воюя за куски хлеба, сыра и пакеты из-под молока, брошенные кем-то добрым на газон. Это внешняя сторона больницы. А "сервис" все тот же - советский: санитарки в приемном покое обобрали моего приятеля, стащили из сумки деньги, сигареты, кофе, сыр, колбасу. Он пытался пожаловаться, ему объяснили, глядя в глаза, что он сам за одну ночь съел батон колбасы и килограмм сыра, а денег никаких у него не было. Ушла с этого свидания с тяжелым чувством от прежней беззащитности человека. Он - никто, у санитарки стаж 20 лет, и "не смейте ее подозревать!" Нет, скорее бежать из этого затхлого места, в город, на улицу...
         Попадаются "новые" лица - раньше таких не помню. Вот девушка задумчиво раскачивается на качелях во дворике Арбата. Вот женщина несет в коробке, обклеенной золотой бумагой, крохотного котенка, треплет его за ухом, и лицо у нее такое счастливое... Мальчишки окружили меня и уговаривают купить ужика. А куда я его дену? Голубые цветы беспорядочно растут на газоне перед зеленым домиком. Юноша с такой нежностью обнимает подругу, что мне становится тепло (только москвичи поймут меня - в прежние времена такие сцены "не поощрялись" прохожими, непременно кто-нибудь кинет злую реплику). Колокола звенят над городом, в куполах церквей отражается июньское солнце. Жизнь идет своим чередом.
         Много смешного. На меня уже давно никто не повышал голос. А тут спросила у дежурной в метро, какой из выходов ближе к остановке автобуса, у нее стали белые от ярости глаза, она заорала так, что я зажала уши: "Чита-а-а-ть не уме-е-ешь!? Туда-а-а!" - и, раскинув руки, показала в обе стороны сразу. Я протянула ей букетик ландышей, она их оттолкнула. Жаль ее и смешно отчего-то.
         Москва живет юбилеем Пушкина, 200 лет нашему "солнцу". Его африканское лицо смотрит на тебя отовсюду, цитаты из стихов - чуть ли не на каждом доме, в витринах всех магазинов, включая хозяйственные (иной портрет, кажется, намалевала кассирша этого магазина). Через каждые сто метров стоят рекламные щиты, много дурацких. На одном строка из чужих стихов выдана за пушкинскую: "Средь шумного бала..." Это (кто забыл) чудный поэт А.К.Толстой пишет о своей будущей жене Софье Андреевне: "...тебя я увидел, но тайна твои покрывала черты". На другом щите розы срисованы с советских открыток к 8 марта и надпись: Красота!, и рядом - портрет Пушкина и надпись: Пушкин! По русской поговорке: заставь дурака богу молиться... Но я все же придираюсь к мелочам. Хорошо, что вспомнят и прочтут Пушкина те, кто после школы его не открыл. По телевизору показали дивный 5-серийный фильм Леонида Парфенова, который проехал от Эфиопии до Черной Речки, рассказав всю жизнь поэта. Мечтала бы увидеть этот фильм по телевизору здесь, в Лондоне. Если бы кто осуществил такой проект, англичане были бы потрясены: наконец-то они поняли бы, о ком Россия плачет два века... Вот написала и сразу поняла, что ошиблась: не поняли бы. Ведь в фильме нет стихов, а понятие "Пушкин" - это только стихи, звук, музыка слов. А даже будь они в фильме - английское ухо не услышит, что такого магического в строке "Уж роща отряхает последние листы..." Подумаешь, деревья сбрасывают листву, ну и что? И жизнь его, расписанная по часам и минутам пушкиноведами, нам дорога только из-за стихов. А в Англии смотрели бы только "похождения" занятного русского.
         6 июня пошла с сынишкой к памятнику - там море людей, и все хотят читать стихи, не пробиться. В обычный год народу меньше, и я иногда читала (если не было других дел). В первый раз (мама рассказывает) я, семилетняя, пролезла сквозь толпу к постаменту и, воздев руки, закричала: "Когда владыка ассирийский народы казнию казнил, и Олоферн весь край азийский его деснице подчинил..." Сегодня у Пушкина читал мой малыш.
         ...А в метро автоматы заменили, они теперь едят билеты, а не жетоны и пятачки, как в Лондоне. Смешно: вставляешь билет в щель, автомат выхватывает его из руки с такой силой, так агрессивно, словно сейчас укусит. Я каждый раз отдергиваю руку. Хочется замахнуться и врезать ему.
         Есть и грустное. Не думала увидеть Москву, так густо разрисованную по заборам и гаражам красными и черными свастиками. В страшном сне не могло привидеться - свастики в России, где в редкой семье не осталось следа той войны. Неужели память уходит, как песок сквозь пальцы? Спрашиваю всех знакомых: это серьезно? Отвечают лениво: да нет, примерно сотни две придурков, от 15 до 45 лет, развлекаются. Врут, что их по России - 100 тысяч. Собираются своих кандидатов в Думу протащить. Не получится - в России аллергия на фашизм. А стены марают школьники, которым все едино.
         Сгинь, нечистая сила! Лучше поискать еще чего новенького. Торговля идет, как в стихах Маяковского: "В лавках продукты: вина, фрукты..." И правда магазинные полки забиты. Как музыку, слушаю голос молодой женщины-покупательницы: "Будьте добры, две говяжьих вырезки, пару цыплят, вот этот карбонат... и что бы еще взять?" Раньше таких молодых женщин в Москве не было: все жили одинаково скудно. Но вот рядом - старуха считает мелочь на ладони, ей нечего делать в этом магазине, она - из той прошлой жизни. Но увы, по статистике пока таких большинство. Вчера прочла в "Новой газете" монолог сибирской учительницы: печенье для младшей дочки и курево для мужа стало в их семье недоступной роскошью, питаются только тем, что растет в огороде и грибами-ягодами из леса. Учителя начали забастовку, но... застеснялись и разошлись по классам (советские люди! свои права - это мелочь, главное - сделать работу, за которую не платят с осени). Нет, не могу на эту тему ни читать, ни думать. Не понимаю. Жалко всех до боли.
         ...Последний вечер в Москве, завтра - в Лондон. Сижу в сумерках на кухне, смотрю на особенный "не английский" закат, а в раскрытое окно доносится чистое нежное соло на саксофоне, это в саду "Эрмитаж" публика догуливает юбилей поэта.